- Как нет? Совсем? Может, хоть один найдете – сейчас надеть! У меня дочка в мокрой марле лежит. Не верите, - Сырагуль начинает разворачивать кроху. Останавливаем ее, у нас действительно нет ни одного подгузника нчетвертого размера. Женщина с досадой заворачивает ребенка и старается, чтобы остальные дети не увидели ее слезы. Ребятишки стоят рядом – мал-мала меньше. Их – семеро. Сырагуль Ормонова – брошенная жена. Ей кормить малышню нечем, не то, что покупать подгузники. И таких семей у нас – около семидесяти!
Во время пятничной выдачи мы записывали на отдельный листочек фамилию мамы и номер подгузников, который нужен ее ребенку. Объясняли, что попробуем собрать средства гигиены – попросим добрых людей, прихожан, всех, кого знаем! Потому, что понимаем, как трудно сейчас обходиться без подгузников нашим подопечным.
- А, может, у вас есть лишний кусок мыла – подгузники стирать и марлю? Я ведь полные памперсы разрезаю, выбрасываю наполнитель, мою их и сушу. Потом туда тряпочку стелю. Один памперс можно раз десять постирать, пока липучки не перестанут клеится. Это удобно, даже если тряпочка мокрая, одежда ребенка остается сухой, - с гордостью за свое «изобретение» рассказывает Сырагуль.
Так поступают многие наши подопечные. Пачку подгузников умудряются растянуть на месяц, выбрасывают памперс только в крайнем случае! Но такой «лайфхак» бесполезен для детей с тяжелой инвалидностью. В подгузниках они находятся всегда, и для многих критически важно, чтобы они были сухими. Мокрый подгузник – прямой путь к пиелонефриту, которым и так страдают практически все лежачие подопечные.
- Из-за родовой травмы дочка плохо чувствует тело ниже поясницы. Холод тоже не ощущает. Видимо, подгузник намок, а она вовремя не почувствовала, вот и простудилась снова. На уколах. В школу ее не вожу пока, - рассказывает мама Надюшки с врожденным вывихом тазобедренных суставов. Семья стоит у нас на учете, получает продукты и памперсы. Купить самостоятельно средства гигиены Анастасия Ктова не может – пенсии по инвалидности едва хватает на лекарства и постоянную реабилитацию, без которой состояние ребенка стремительно ухудшается.
- Так надеялась, что подгузники сегодня получу. Вчера была на базаре, посмотрела – упаковка «Сени N 1» уже почти 1700 сомов стоит. Денег не хватило… - рассказывает Настя, пока мы идем с ней по двору собора к скамейке, чтобы записать родительское видеообращение. Сейчас одна надежда на него. Вот оно:
- Здрасте! Это я «ноль семь, ноль семь»,- в зале приема объявлений появляется коренастая пенсионерка в рыжем пальто. Улыбается и первым делом интересуется – есть ли подгузники для ее внука? Таджикан-эже – героическая бабушка, которая добывает, где может, продукты и лекарства для своего тяжеобольного внука и его младших братьев-сестренок. Мы называем ее между собой «агентом ноль семь, ноль семь» - именно так она начинает диктовать всегда свой номер телефона.
У Мухаммеда тяжелая форма ДЦП, эпилепсия и проблемы с дыханием. В подгузниках он находится круглые сутки. Причем, менять их нужно регулярно – иначе протекут и придется переодевать мальчика полностью. А это – экзекуция для ребенка, у которого руки и ноги в постоянной спастике.
- Я ему руку разгибаю, он орет от боли, а я – от жалости к нему плачу. Но что делать, нужно, чтобы он сухой был, а то сразу простынет. У нас же холодно. Когда его зимой переодеваю, дочка стоит с феном, дует на него, чтобы не замерз, - рассказывает Таджикан-эже.
У них дома действительно очень холодно, потому, что зал – крытая, но не утепленная часть двора. Зимой семья спит в крохотной комнате, которую отапливают обогревателем. Детские вещи в этом доме стирают без порошка – его тоже нет!
- Хорошо, что хоть машинку вы подарили. Работает – во! – пенсионерка показывает большой палец и улыбается. Она всегда такая – приветливая, благодарная, бойкая, с неизменной улыбкой. Это – ее спасательный круг в вечно волнующемся море безнадеги, безденежья и голода. Дочь ее работает уборщицей, отец детей ушел из семьи – устал от проблем, которые доставляет вечно болеющий старший сын. А Мухаммед лежит на обшарпанном диване и улыбается – у него такая же улыбка, как у бабушки. И глаза – добрые и чистые.
….У Татьяны Мельковой дома личный ад. Полупарализованная, сошедшая с ума мама нуждается в постоянном пригляде. Она рвет зубами простыни, действующей рукой достает из подгузника содержимое и размазывает его вокруг себя или бросает на стену. Кусается, ругается, клянет свою измученную дочь. Это продолжается уже пять лет.
- Я уже так устала. Сил никаких нет. Думала, сиделку нанять, но на что – она – инвалид, я – инвалид, у нас две пенсии. Сейчас вот подработку нашла, полы мою. Привязываю маму к кровати, когда ухожу. Иначе никак, - объясняет Татьяна Ивановна. Для нее памперсы – великая ценность. За ними она готова ехать хоть на край города. Но сейчас у нас нет подузников и для нее…
Ежемесячно мы покупали подгузники для подопечных на сто тысяч сомов. На полках склада всегда был нужный размер...
Сейчас же не можем этого делать, все деньги уходят на приобретение базовых продуктов. К сожалению, настал момент, когда мы вынуждены выбирать между едой и средствами гигиены. Но… Восемьдесят процентов тех, кто у нас «на подгузниках» - люди и дети с инвалидностью. Жизнь их семей – тяжелый, ежедневный труд. И наличие памперсов делает его существенно легче. Потому, что есть большая разница – приходится ли переодевать парализованного ребенка или взрослого два раза в сутки или ежечасно.
Нашим подопечным нужны:
- подгузники для взрослых Seni 1,2,3 размеров (принимаем и открытые пачки тоже). Самые ходовые – «двоечки»;
- детские подгузники «Хаггис» преимущественно 3,4,5 размеров. Мы покупаем именно «Хагисс», потому, что соотношение цены и качества – оптимально. Если Вы приобретаете подгузники, то, пожалуйста, отдайте предпочтение этой марке. Но и другие подгузники, если они у вас лежат без дела, мы с радостью примем в дар и передадим подопечным.
Подгузники-трусики покупать не стоит, их очень сложно надеть на парализованных людей!
Помочь просто:
- можно принести подгузники к нам в социальный отдел. Находимся по адресу: проспект Жибек-Жолу, 497, пересекает улица Тоголока Молдо (на территории Свято-Воскресенского кафедрального собора);
